В то время, когда Россия праздновала память чтителя Пресв. Троицы, этим уже как бы признавая, что в учении о Троице нераздельной, неслиянной (неслиянность показывает, <что> нераздельность не есть поглощение личности), животворящей, мы имеем общий нравственный образец для всех людей, не в их отдельности, а в совокупности, но, признавая в Пресв. Троице образец всеобщего соединения, мы, к сожалению, не создали повсюду храмов Троицы, научающих этому общему понятию о нравственности, т. е. не создали храмов-школ Троицы, хотя только этим и могли истинно почтить память св. Сергия, - в это-то время, в половине октября 1892 года, в Германии, в новой ее столице, образовалось общество нравственной культуры, не церковь, как общество священное, благоговейно относящееся к мысли, или догмату, и делу, которому оно хотело служить, а просто товарищество (но в чем товарищество? Товарищество не в борьбе ли с религиею?)*, ничего священного не признающее, общество, не только не имеющее и не составившее даже общего понятия о нравственности, ради которой оно составилось, но даже отвергающее и возможность составить такое понятие, отвергающее самую нравственность, ибо при безусловной терпимости нужно будет признать и мормонов, и скопцов, и индийских тугаев <(душителей)>, убийство возводящих в добродетель, а в политическом порядке можно будет признать и рабство в смысле древних, и бросание детей по-спартански, и противоестественные пороки по-афински, так что нравственность будет состоять в терпимости ко всякой безнравственности. Или же, ставя вместо терпимости фанатизм, нужно будет запретить всякую любовь и почитание в деле религии и отвергнуть всякое политическое общество, ничего не ставя на его место, тогда как почитание Пресв. Троицы требует объединения всех сынов и дочерей, т. е. братства их, любви всех живущих ко всем отцам умершим, такой любви, которая готова отдать всю жизнь для возвращения жизни отцам, а отдав жизнь смертную, получить жизнь бессмертную; в политическом же порядке <почитание Пр. Троицы>, объединяя всех в труде познания и обращения слепой силы в живоносную, заменяет принудительное (политическое) добровольным, а не своевольным.

Если бы многоученому собору Берлинскому прочитать о совершившемся в то же время Качимском событии: быль о том, как дети (сыны и дочери мордвинов)… вопреки всем законам политической и социальной экономии, безвозмездным, неоплаченным трудом и в высшей степени усердным, построили не для жилья, не для покоя, не для безопасности, как строят норы и логовища животные, построили по своему человеческому образу здание, к небу обращенное, молящееся, - храм, как бы в опровержение безбожной, независимой нравственности собора, или, вернее, раздора. Какой контраст между единодушием и согласием в строении храма малыми и большими (для детей школа и была храмом) и ожесточенными прениями. Мы можем, указывая на детей, сказать: "будьте как дети", а можете ли вы, обращаясь к качимским детям, сказать - "будьте подобными нам".